Общественно-литературную деятельность Белинского современная советская наука делит чаще всего на два периода: демократически-просветительский, длившийся примерно до 1839 года, и революционно-демократический, Примерно с сороковых годов и до конца жизни.

Первый — когда Белинский будто бы не признавал насильственного изменения крепостнического строя, а пытался воздействовать на всех, в том числе и на крепостников, пропагандой своих демократических взглядов, пока не дошел до примирения «с гнусной российской действительностью». Второй — когда он со всей решительностью разделался со своим примирением и присоединил к пропаганде своих демократических и уже социалистических взглядов признание необходимости народной революционной борьбы за ликвидацию крепостничества, самодержавия и осуществление социализма в его понимании.

Это не вполне точно. Самое главное в том, что Белинский всегда был антикрепостником. И признавал он возможность насильственного вмешательства в «гнусную российскую действительность» не со второй половины сознательной жизни, а с самой юности, со времени написания антикрепостнической драмы «Дмитрий Калинин» с ее многозначительным кивком на Брута и вплоть до спора с родителем М. А. Бакунина в имении Прямухино в 1836 году, когда Белинский вступился за Робеспьера и, как сам свидетельствует, «в новой теории фихтеанизма чуял запах крови» (здесь заметим, кстати, каков на деле «фихтеанец» был Белинский).

Вначале это были отголоски декабризма в сознании Белинского. К 1836 году он пришел к мысли о правомерности и необходимости не столько казни Людовика, сколько Николая I. Но беда этих его воззрений состояла в том, что он неясно представлял, во-первых, во имя какого «идеала», или, по-современному, политического строя, это стоит сделать, — идеал был «абстрактным», как впоследствии писал он. Во-вторых, он совершенно не видел, кто же это насильственное вмешательство может произвести, ибо декабризм доказал, что его путь не может привести к победе, а пути народной, крестьянской революции Белинский еще не видел.

Скажут: а не противоречит ли подобной точке зрения его статья «Литературные мечтания», вышедшая в свет в 1834 году? Нисколько, если вспомнить, что Белинскому пришлось обходить цензурные отмели и что казенный абзац в конце статьи вписан редактором Надеждиным.

Политический же смысл статьи заключен в следующих местах:

«Если ты рожден сильным земли, гни твой хребет, ползи змеею между тиграми, бросайся тигром между овцами, губи, угнетай, пей кровь и слезы... Весела и блестяща будет жизнь твоя; ты не узнаешь, что такое холод или голод, что такое угнетение и оскорбление... и журналист прокричит во всеуслышание, что ты... столп и опора отечества, правая рука государя!»1 Здесь совершенно ясно, что удар направлен по самым сильным мира сего. А далее идет прославление тех, кто «изобличает норок и невежество», «терпит гонения злых». Но «без борьбы нет заслуги», — говорит Белинский. И далее идет возвеличение так называемого пушкинского периода, который в этой статье является символом декабристского периода, и вот что сказано о нем: «жизнь есть действование, а действование есть борьба», а тогда боролись и дрались «не на живот, а на смерть».

Только очень наивный человек может поверить, будто речь идет здесь на самом деле только о журнальных сшибках. А далее возвеличиваются стихи Полежаева, загубленного Николаем I, и в том числе стихотворение «Вечерняя заря», которое в своем бесцензурном варианте так говорит о декабристах:

Демократизм и патриотизм Белинского пробиваются в «Литературных мечтаниях» бурно, как лава, сквозь кору неверного философского воззрения. Белинский указывает на существующий разрыв между русским народом и «обществом», то есть правящим помещичьим классом.

Но призыв к борьбе адресован не к народу, а к личностям и носит абстрактный характер, то есть Белинский ещё не стоит на почве классовой борьбы.

Не видя реальной силы, способной осуществить в крепостной отсталой России тот абстрактный идеал справедливости, который представлялся Белинскому, он и пришел к «насильственному», как говорил впоследствии, примирению с российской действительностью.

Признав историческую разумность и необходимость крепостного права и самодержавия как одного из этапов развития «абсолютного духа», Белинский совершил самую серьезную ошибку в своей жизни. В этом ему действительно поспособствовала философия Гегеля, поскольку она и создана была ее автором для подобных поступков. Это не означало, однако, что Белинский, подобно Гегелю с его утверждением прусской монархии, пришел к мысли о полезности сохранения крепостного права и самодержавия. В рецензии на «Речи, произнесенные в торжественном собрании Императорского Московского университета» Белинский доказывал, что из «старой идеи» путем отрицания впоследствии разовьется «новая идея».

Но крепостным крестьянам было от этого не легче. Это скоро понял и Белинский, и его «переходная болезнь», как назвал этот период Герцен, кончилась. Так совершился переход Белинского на почву народной борьбы — против угнетателей, — тот огромного значения теоретический поворот, когда Белинский перестал прикладывать идеи к развитию общества, а стремился выводить их из развития общества. Так сформировались те его взгляды, которые мы уже охарактеризовали.

Из сопоставления опыта России с опытом западноевропейских стран Белинский приходил к предположению, что Россия тоже должна пройти путь капиталистического развития.

Но из опыта тех же западноевропейских стран и Соединенных Штатов Америки он видел большую разницу, если употреблять его выражение, между «буржуази в борьбе» и «буржуази торжествующей». В своих статьях и письмах он блестяще вскрыл угнетательский, по отношению к народу, характер буржуазной власти. Он уже тогда говорил о способности капиталистов продавать свое отечество в корыстных классовых целях. «...Владычество капиталистов покрыло современную Францию вечным позором, — писал он в 1847 году, — напомнило времена регентства, управление лакея Дюбуа, продававшего Францию Англии... Все... мелко, ничтожно, противоречиво; нет чувства национальной чести, национальной гордости»2. Можно подумать, что Белинский заглянул в сегодняшний день.

Поскольку Белинский не мог подняться до понимания классовой борьбы как движущей силы развития общества и роли пролетариата, его представления о развитии общества не могли быть до конца последовательны.

Но когда в конце сороковых годов под влиянием крестьянских бунтов началось некое движение в правительстве, Белинский понял самое существо дела: «...правительство решительно не хочет дать свободу крестьянам без земли, боясь пролетариата, и в то же время не хочет, чтобы дворянство осталось без земли, хотя бы и при деньгах».

И вот его отповедь либералам: «...болтун на все руки, либерал на словах и ничто на деле... Он говорит, что в губернии его считают Вашингтоном (но его, это значит быть радикалом в либерализме), а вот мы, молодое поколение, хотели бы его повесить, как консерватора, хотя, по правде, мы и не считаем его достойным такого строгого наказания, а думаем, что довольно было бы прогнать его по шее к его лошадям, на его завод — писать для них конституцию; это его настоящее место — конюшня»3.

В этом — весь Белинский!

1 В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. 1, Изд-во АН СССР, стр. 31.

2 В. Г. Белинский, Полное собрание сочинений, т. XII, Изд-во АН СССР, стр. 447.

3 Там же, стр. 436—437.