Претензии Овода, который, прямо скажем, во всех своих бедах виноват сам, обнажают его непомерную гордыню. Неясно, какой логикой руководствовался Артур, но после всех скитаний и мучений он решил, что достоин занять место Христа. Более того — он требует себе это место, он шантажирует, он выкручивает руки родному отцу, пришедшему в темницу навестить его. Для Овода существуют одни-единственные страдания: его собственные. Все остальные, судя по всему, в глазах революционера — бревна бесчувственные.

"Будем честными до конца. Мы не сможем протянуть друг другу руки над той глубокой пропастью, которая разделяет нас. Если вы не смеете или не хотите отречься от всего этого,- он бросил взгляд на распятие, висевшее на стене, — то вам придется дать свое согласие полковнику (на расстрел Овода — Ред.)… Вам нужно выбрать одного из нас. Если вы любите меня, снимите с шеи этот крест и пойдемте со мной. Мои друзья готовят новый побег, и в ваших силах помочь им. Когда же мы будем по ту сторону границы, признайте меня публично своим сыном. Если же в вас недостаточно любви ко мне, если этот деревянный идол вам дороже, чем я, то ступайте к полковнику и скажите ему, что согласны. Но тогда уходите сейчас же, немедленно, избавьте меня от этой пытки! Мне и так тяжело… оставьте своего бога! Выбирайте — он или я. Неужели вы поделите вашу любовь между нами: половину мне, а половину богу! Я не хочу крох с его стола. Если вы с ним, то не со мной", — требует арестованный Овод от Монтанелли, который готов устроить побег и пожертвовать ради сына всем, вплоть до самой жизни.

"Артур, Артур! Неужели ты хочешь разбить мое сердце? Неужели ты доведешь меня до безумия?", — молит его несчастный отец, лишь за десять минут до этого обретший своего сына. "Выбирайте между нами", — безжалостно настаивает Овод. А до этого он обвиняет своего отца во всех грехах: оказывается, это Монтанелли виноват, что юный Артур психанул и сбежал за границу, где стал рабом на сахарных плантациях, цирковым шутом, калекой… Все вокруг виноваты и все вокруг плохие. Вокруг своей же головы Овод зрит исключительно нимб великомученика.

Дело, как мы помним, кончается плохо: Монтанелли не отрекается от Бога и дает согласие на расстрел сына. "Галилеянин победил", — мрачно думает по этому поводу "любящий сын", дословно повторяя мысль императора Юлиана Отступника, точно так же бессмысленно положившего жизнь на борьбу с Галелиянином-Христом. Но смерть Овода доводит кардинала до настоящего, неиллюзорного безумия и скоропостижной смерти. Жалеть, правда, при этом все равно все продолжают убиенного Артура: как же, ведь он так прекрасен, благороден, рыдал после ухода падре всю ночь, да и расстрелом своим командовал — настоящий боец! Прочитай и обревись.

Безусловно, такой герой — настоящая находка для читательниц всех эпох, обожающих жалеть этаких "страдальцев" и представляющих себе, как они отогревают и спасают их израненые души. Тысячи юных девушек представляли себе, как голова Овода склонится на их трепетную грудь, он вздохнет и наконец-то обретет покой. Сколько их мысленно перевязывало и исцеляло его раны, спасало его из тюрьмы, подбирало "недострелянного" (в мечтах) после расстрела и доводило дело до счастливой свадьбы? Но многие ли из мечтательниц понимают, что в реальной жизни такой мужчина — сущий кошмар, изверг и натуральный вампир?

И много ли юношей, считавших, что вот он — идеал борца и революционера, осознают, что никогда истеричный мужчина, упивающийся своими и только своими страданиями, не сможет быть настоящим воином и спасителем страны?

Но тем не менее, это — взгляд взрослого. Когда "Овод" попадает в руки 12-13-летним, от них, до конца вживающихся в шкуру героя, сложно ждать переживаний и состраданий к чужим мукам. А блистательная фигура Овода и его трагический конец поражают воображение. Все-таки кто не плакал в юности над яркой, надрывающей душу сценой расстрела — у того нет сердца. Но кто вырос и продолжает считать истеричного "страдальца" идеалом мужчины, мужа и революционера — у того, право же, нет мозгов.

Дарья Сивашенкова