Писатель Виктор Юзефович Драгунский создал знаменитую книгу "Денискины рассказы", полную философского юмора и бессмертной иронии. Это книга на века и для всех возрастов — никогда не потеряют актуальности мальчишеские новеллы. Да и взрослым, читая их, приятно бывает вспомнить детство. 6 мая исполнилось 40 лет со дня, когда их автор ушел из жизни.

"Денискины рассказы" — очень веселая книга. Главный ее герой, Дениска Кораблев, рассказывает случаи из своей жизни, делится с нами своими мыслями и наблюдениями. Трогательный мальчишка постоянно попадает в смешные ситуации. Особенно забавно бывает, когда герой и читатель по-разному оценивают рассказанное Дениской. Он, например, говорит о чем-то как о драме, а читатель смеется, и чем серьезнее тон рассказчика, тем нам почему-то становится смешнее.

Уже несколько поколений детей наслаждаются безудержно веселыми рассказами Драгунского — читая их, они порой признаются, что чувствуют себя "как в цирке". Да и взрослым эти легкие, добрые и смешные рассказы доставляли немало искренней и совсем детской чистой радости.

Впрочем, писатель включил в сборник не только смешные рассказы. Есть в нем и грустные по интонации произведения. Таков, к примеру, замечательный лирический рассказ "Девочка на шаре", в котором повествуется о первой любви.

Заветная книжка Антуана де Сент-Экзюпери с волшебным принцем, крохотной планетой, мудрым лисом и прекрасной розой, увидевшая свет в 1942 году, в СССР пришла только в 1957. Классик отечественного перевода Нора Галь подарила советским и российским читателям одну из лучших притч о человеческом взаимопонимании, дружбе и ответственности перед близкими.

Антуану де Сент-Экзюпери были совершенно чужды идеологические споры: он считал их пустыми и приносящими лишь раздор и хаос. Мысль, что все мы люди, и все готовы поделиться водой в пустыне, неизменно радовала душу писателя, который никогда не осуждал и не отделял себя от других. Поэтому, когда в 1935 году 35-летний корреспондент газеты "Пари Суар" посетил СССР, он с большим интересом и сочувствием описал столь необычную для француза жизнь москвичей в пяти небольших очерках.

В них вы не найдете осуждения советского режима — Экзюпери была близка утопическая идея переустройства мира к лучшему. Замечая перекосы сталинской власти, он делал это с юмором и как бы по касательной. Чтобы понять творчество французского писателя, нужно сперва уяснить, что из его рассмотрения практически выводится зло — оно находится на периферии его внимания. Именно поэтому Экзюпери стал писателем для детей — самым добрым французским писателем.

Белинского смело можно назвать основоположником эстетики классического реализма, самые существенные стороны которой марксистско-ленинская наука о литературе вобрала в себя и развила на новой основе.

С самого начала и до конца своей литературной деятельности Белинский все более сознательно стоял на той точке зрения, что литература — продукт общества, отражает и выражает развитие общества.

Это первое положение его эстетики. Какое бы идеалистическое истолкование ни давал Белинский этому положению в раннем периоде, сколько бы ни говорил об искусстве как продукте «божественного вдохновения» или развивающейся «вечной идеи», он на конкретном анализе произведения реалистически выяснял то, что оно отражает в современном обществе. Даже в статье «Литературные мечтания» он говорит, что «в созданиях художника отражается и век и народ». Как мы уже видели, в зависимости от того, кем порождены эти создания — народом или «обществом», — Белинский оценивает их место и значение. В статьях о Пушкине он дает уже глубокую социальную характеристику его творчества.

Так в материалистическом мировоззрении Белинского лучшей поры его деятельности находят свое окончательное разрешение противоречия, имеющиеся в его ранних статьях.

Революционный демократизм Белинского нельзя рассматривать отдельно от его патриотизма, ибо они слиты воедино и питают друг друга.

Можно сказать, что Белинский принадлежит к тем исключительным людям прошлого, характер патриотизма которых наиболее соответствует нашему пониманию и нашему сердцу.

«Любить свою родину — значит пламенно желать видеть в пей осуществление идеала человечества и по мере сил своих споспешествовать этому»1

По Белинскому, каждый народ может совершить свой вклад в развитие человечества не иначе как в национальной форме.

И сколько замечательных черт русского национального характера помогла открыть Белинскому кровная любовь «к плодовитому зерну русской жизни» — крепость и бодрость духа, смелость, находчивость, сметливость, переимчивость, остроту ума, аналитическую силу ума, способность к широкому размаху в жизни и деятельности. В период своих ранних идеалистических увлечении Белинский отмечал в народе «практическую деятельность ума» и, что всего интереснее, «отсутствие мистицизма и религиозной созерцательности» (в этом — весь Белинский!). С какой гневной, страстной силой четырнадцать лет спустя, в расцвете своих материалистических убеждений, бросил он это не изменившееся, а еще более последовательное мнение о русском народе в лицо Гоголю, павшему до прославления самодержавия и церковного мракобесия!

Общественно-литературную деятельность Белинского современная советская наука делит чаще всего на два периода: демократически-просветительский, длившийся примерно до 1839 года, и революционно-демократический, Примерно с сороковых годов и до конца жизни.

Первый — когда Белинский будто бы не признавал насильственного изменения крепостнического строя, а пытался воздействовать на всех, в том числе и на крепостников, пропагандой своих демократических взглядов, пока не дошел до примирения «с гнусной российской действительностью». Второй — когда он со всей решительностью разделался со своим примирением и присоединил к пропаганде своих демократических и уже социалистических взглядов признание необходимости народной революционной борьбы за ликвидацию крепостничества, самодержавия и осуществление социализма в его понимании.

Это не вполне точно. Самое главное в том, что Белинский всегда был антикрепостником. И признавал он возможность насильственного вмешательства в «гнусную российскую действительность» не со второй половины сознательной жизни, а с самой юности, со времени написания антикрепостнической драмы «Дмитрий Калинин» с ее многозначительным кивком на Брута и вплоть до спора с родителем М. А. Бакунина в имении Прямухино в 1836 году, когда Белинский вступился за Робеспьера и, как сам свидетельствует, «в новой теории фихтеанизма чуял запах крови» (здесь заметим, кстати, каков на деле «фихтеанец» был Белинский).

Это не означает, что борьба вокруг наследства Белинского уже прекратилась. Она идет, и нельзя сказать, чтобы советская наука о Белинском всегда давала должный отпор его противникам.

Источником наших недостатков является непреодоленное влияние неверных взглядов на Белинского. Они нашли свое отражение и в работах Г. В. Плеханова, не преодолевшего некоторые из буржуазно-либеральных взглядов на Белинского.

Так, например, по Плеханову, Белинский прошел в области философии следующие этапы развития. Первый — «фихтеанский», когда Белинский находился будто бы под влиянием немецкого идеалиста Фихте и воевал с «действительностью» во имя «абстрактного идеала». Второй — «гегелевский», тоже идеалистический, когда Белинский примирился с «действительностью» под влиянием «абсолютных» реакционных выводов философии Гегеля. Третий тоже «гегелевский», во время которого Белинский, по-прежнему находясь на идеалистических позициях, восстал па «действительность» и совершил переход к диалектике Гегеля. И, наконец, четвертый, «фейербаховский», который Плеханов называет «четвертым актом драмы», когда Белинский полностью разорвал с идеализмом и перешел на материалистическую точку зрения Фейербаха, в значительной степени утратив будто бы диалектику.

Борьба вокруг идей Белинского, развязанная им самим при жизни, еще больше разгорелась после его смерти. Можно без преувеличения сказать, что на основании отношения к наследству Белинского можно судить о всех силах, участвовавших в борьбе «нового со старым» в России, на всех этапах этой борьбы в течение ста лет и по сей день. И кого только не было среди его врагов!

К его явным врагам принадлежали: зубры-крепостники во главе с царем и вся их челядь — высокопоставленные попы, гоголевские чинуши, в том числе и чинуши от литературы из числа царских доносчиков; крепостники «просвещенные» из лагеря так называемых «славянофилов», которых, по выражению Герцена, Белинский «додразнил до мурмолок и зипунов», в мнимой «народности» их раскрыв лицемерных защитников тех же крепостнических порядков.

После раскрепощения крестьян эти две разновидности открытых врагов Белинского фактически слились в один лагерь охранителей помещичьего землевладения, самодержавия, церковного мракобесия. В лице своих духовных выразителей — прямых, вроде князя Вяземского, или с вывертами, вроде Достоевского (не говоря уже о второразрядных),— они обливали грязью имя Белинского до конца своих дней.

Тайные враги Белинского, буржуазные либералы, долго пытались извратить его наследство в духе своих взглядов, прикрывавших их постепенное приспособление к власти помещиков; другие выдавали Белинского чуть ли не за сторонника господства капиталистов в России.

Виссарион Григорьевич Белинский родился в 1811 году и умер в 1848 году. Его сознательная жизнь протекала в период самой глухой и зверской реакции, после разгрома восстания декабристов в 1825 году Николаем I. Это была Россия неграмотная, отсталая, придавленная крепостником-помещиком.

Но это была Россия после победоносной Отечественной войны 1812 года, Россия, в которой, при кажущейся неподвижности, многое уже сдвинулось с места. Крепостной крестьянин был уже не прежний.

«Что выдвинуло в 40-х годах на сцену мужика, что сделало из него в 50-х первое лицо в литературе?

Историки объясняют этот факт влиянием западного социализма и главным образом — влиянием романов Жорж Санд... — не без иронии писал Горький в своей «Истории русской литературы». — Но — это едва ли верно, а если верно, то лишь отчасти... интерес и внимание к нему вызвал он сам, и вызвал грубейшим образом, именно путем бунтов и волнений. Он занимался этим Делом чрезвычайно усердно и все с большей энергией»1.